Ночной цирк [Litres] - Эрин Моргенштерн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Можно мне карандаш? – спрашивает господин Баррис.
Марко протягивает ему карандаш, и Баррис начинает рисовать, постепенно превращая весьма примитивный план цирка в сложный и подробный чертеж.
Гости Чандреша не уходят до самого утра, и когда они в конце концов покидают дом, объем схем, планов и примечаний увеличивается втрое. Весь кабинет завален листками бумаги, словно картами для поиска неизвестного сокровища.
Соболезнования
Нью-Йорк, март 1885 г.
Заметка в газете гласит, что Гектор Боуэн, более известный под именем чародея Просперо, любимец публики, кудесник сцены, скончался от сердечного приступа у себя дома 15 марта.
В заметке коротко написано о его деятельности и оставленном им наследии. Возраст указан неверно, но лишь немногие читатели обращают внимание на этот факт. В самом конце некролога упоминается, что у него осталась семнадцатилетняя дочь, мисс Селия Боуэн. На сей раз возраст указан довольно точно. Также сказано, что похороны будут закрытыми, только для близких, а соболезнования можно послать на адрес одного из местных театров.
Там телеграммы и письма собирают, упаковывают в пакеты и отправляют с посыльным в резиденцию Боуэнов – частный дом, и без того заваленный мрачными, сообразно поводу, букетами. Когда Селия не может больше выносить удушающего аромата лилий, она превращает все цветы в розы.
Селия складирует соболезнования на обеденном столе, до тех пор пока они не начинают с него падать. Ей не хочется разбираться с корреспонденцией, но и заставить себя выбросить эти письма, не читая, она не может.
Когда откладывать эту повинность дольше уже невозможно, она заваривает себе чаю и начинает сортировать горы конвертов. Она вскрывает их один за другим и раскладывает по разным стопкам.
На конвертах марки со всех уголков земного шара. Одни письма длинные, написанные от души, и в них сквозит неподдельная горечь утраты. В других лишь дежурные пожелания держаться и пара слов восхищения талантом ее отца. Часто авторы признаются, что не знали, что у Просперо есть дочь. Однако другие хорошо помнят ее очаровательной малышкой, хотя самой Селии уже не верится, что она когда-то ею была. Ряд писем шокирует содержащимися в них предложениями руки и сердца.
Эти письма Селия, скомкав, одно за другим кладет на раскрытую ладонь и в буквальном смысле испепеляет взглядом, так что они, вспыхнув, рассыпаются пеплом, который она тут же сдувает, развеивая по ветру.
– Я уже обручена, – сообщает она в пустоту, теребя на пальце правой руки кольцо, которое прикрывает давний шрам.
Среди телеграмм и писем ей попадается невзрачный серый конверт.
Селия берет его из стопки и, вскрыв серебряным ножом для бумаги, уже готовится бросить в кучу прочитанных.
Однако конверт, в отличие от всех прочих, адресован отцу, хотя штемпель проставлен уже после его смерти. В найденной внутри записке нет ни слов утешения, ни соболезнований ее утрате.
Не содержит она и приветствия. Под ней нет подписи. Лишь от руки написанные два слова: «Твой ход». И больше ничего.
Селия переворачивает листок, но обратная сторона пуста. Отсутствует даже метка магазина, где была куплена открытка. На конверте нет обратного адреса.
Она несколько раз перечитывает эти два слова на серой бумаге.
Ее охватывает дрожь, но она не знает, вызвано это волнением или страхом.
Забыв о недочитанных соболезнованиях, Селия выходит из комнаты с открыткой в руке и поднимается по винтовой лестнице, ведущей в кабинет на втором этаже. Она достает из кармана связку ключей и нетерпеливой рукой отпирает три замка, чтобы войти в комнату, залитую ярким светом вечернего солнца.
– Что это значит? – спрашивает Селия, входя в комнату и протягивая вперед открытку.
Сгорбившаяся у окна фигура оборачивается. Когда на мужчину падает солнечный свет, он становится практически невидимым. Часть руки отсутствует вовсе, затылок сливается с облаком пыли, выхваченной из темноты солнечным лучом. Весь силуэт прозрачен, словно отражение в стекле.
Тень Гектора Боуэна читает записку и заливается счастливым смехом.
Татуировка девушки-змеи
Лондон, сентябрь 1885 г.
Приблизительно раз в месяц проводятся не совсем регулярные Полночные трапезы, которые сами гости все чаще называют Цирковыми. Это не то светские приемы, не то деловые встречи в ночи.
Мадам Падва неизменно присутствует в числе гостей, как и сестры Берджес (или хотя бы одна из них). Господин Баррис старается бывать, но ему не всегда позволяет рабочий график, поскольку приходится много путешествовать, и он не столь легко распоряжается своим временем, как ему бы того хотелось.
Господин А. Х появляется исключительно редко.
Тара замечает, что их совещания проходят гораздо продуктивнее, когда он присутствует, хотя он крайне редко высказывает свои предложения относительно устройства цирка.
В один из вечеров в кабинете собираются только дамы.
– Где у нас нынче господин Баррис? – интересуется мадам Падва, увидев, что сестры Берджес пришли одни, в то время как обычно он их сопровождает.
– В Германии, – хором откликаются Тара и Лейни, чем вызывают смех Чандреша, спешащего вручить им по бокалу вина.
– Он охотится на часовщика, – продолжает Лейни уже в одиночку. – Хочет заказать часы для цирка. Перед отъездом он только об этом и говорил.
На этот вечер не было запланировано никаких увеселений, даже ставшей приятной обыденностью игры на фортепиано, однако в какой-то момент на пороге дома появляется незваная гостья.
Она представляется как Тсукико, не уточняя, имя это или фамилия.
Она довольно миниатюрная, но хрупкой не выглядит. Длинные черные как смоль волосы заплетены в косы и изящно уложены вокруг головы. Черный плащ ей несколько великоват, но она держит себя с таким достоинством, что он, даже повиснув у нее на плечах, выглядит довольно элегантно.
Она терпеливо ждет в прихожей, прогуливаясь возле позолоченной статуи с головой слона, пока Марко пытается объяснить сложившуюся ситуацию Чандрешу. В конечном счете это приводит к тому, что вся честная компания выскакивает в коридор, чтобы своими глазами взглянуть, в чем дело.
– Что привело вас сюда в столь поздний час? – озадаченно обращается к девушке Чандреш.
В особняке Лефевров случались и более странные события, чем появление незваного артиста. Да и пианистка порой присылала кого-то себе на замену, если бывала занята и не могла присутствовать сама.